Но каковы же должны быть бедствия народа, коль скоро он на такое решается! Чем грозит покорность, если ей предпочитают безнадежное сопротивление? Каков, наконец, должен быть порыв духа, коль скоро в нем растворяется даже ужас смерти!
И вот тут-то у Гойи тема гибели приобретает новый смысл, неведомый его современникам. Не поиски славы, не жажда «признательности потомков» и не стремление стать их «благодетелем», а одна лишь суровая необходимость, одна лишь безвыходность положения заставляют людей пренебрегать естественным чувством самосохранения. Есть положения, которые не выбирают, в которые попадают помимо собственной воли, и тогда остается только идти до конца. Таково подлинное, а не официально-показное или романтическое мужество.
И сам художник создавал эти устрашающие, «оскорбляющие взоры» образы не столько ради славы нации, сколько ради иной, высшей цели — этичной и гуманной. Вспомним его ответ слуге, спросившему: «Зачем вы рисуете подобные ужасы?»— «Затем, чтобы вечно призывать людей не быть варварами».
Сопротивление испанцев не прекращалось и после военного разгрома. Ни ночью, ни днем не прекращались и французские репрессии (такие, как запечатленные на 22-м и 23-м офортах «Бедствий войны»—«И нет спасения», «Труден шаг!»), которые, однако, лишь ухудшали положение победителей. Теперь уже им все чаще приходилось обнажать головы над трупами своих соплеменников. «Так тебе и надо» - подпишет Гойя офорт №26. Сила французских штыков буквально разбивалась о стену непробиваемого упорства. В 27-м, заключительном листе первой части «Бедствий войны», одном из шедевров всей серии, эта метафора выражена с потрясающей очевидностью.
«Невозможно смотреть!» - это вновь сцена расстрела испанцев, на этот раз то ли укрывавшихся, то ли загнанных в пещеру, которая стала для них мышеловкой, загороженной остриями штыков, стволами нацеленных ружей. Французских солдат Гойя здесь не изображает, оставляя их за правым срезом листа. Зритель сам должен домыслить их присутствие и, таким образом, воображением своим принять участие в этой душераздирающей сцене. Щетина штыков противостоит обреченным людям как некая вовсе уж нечеловеческая сила, сила самовластного оружия, неодушевленно-безжалостного, точно действующего военного механизма. И здесь особенно безнадежную выразительность приобретает мольба изображенного на первом плане испанца, обращенная не к живым людям, а к бесчувственному металлу. Однако другие ни о чем не молят. Спрятав лица в ладони, опустив или запрокинув в смертельной тоске головы, эти мужчины, женщины, девушки будто окаменели; затененная фигура стоящего на коленях единственного тут испанского солдата будто срастается с краем пещеры.
Возвращаясь к офорту № 27, скажем, что одним из поразительнейших его эффектов является тот, который достигнут с помощью двойственного использования света. В «эпоху гобеленов» Гойя был истинным светопоклоннком. В «Капричос» свет был антагонистом губительного мрака. В двадцать седьмом офорте «Бедствий войны» он в первую очередь несет гибель, застигая врасплох тех, кто надеялся укрыться в тени пещеры, вторгаясь туда вместе с французскими штыками. Он как бы преодолевает сопротивление возникшего на пути темного пятна — фигуру стоящего на коленях испанского солдата. А потом холодно и резко обрисовывает силуэт женщины, прячущей под покрывалом детей, вспыхивает на фигуре откинувшейся, будто уже опрокидываемой залпом девушки, чтобы затем померкнуть на сникающих телах. Он вполне уподобляется ветру смерти, пронизавшему пещеру на всю ее глубину. И кажется, что над головой коленопреклоненного солдата он подсекает свод, который вот-вот, лишь только отгремят выстрелы, обвалится на расстреливаемых. Однако вспышка этого губительного света обладает и противоположной направленностью. Отразившись от центральных фигур, будто впитав в себя их отчаяние, боль, упорство, она катится обратно навстречу французам. Она выявляет ту бурю живых страстей, которая неизбежно обрушится на бездушный военный механизм. Так и будет через два года, когда Гойя напишет свою картину «Расстрел мадридских повстанцев».
Поплярное на сайте:
Графическая миниатюра – неотьемлемая часть мирового искусства
Есть область изобразительного искусства, которую не минул почти, что ни один серьёзный гравюр – ни Альбрехт Дюрер, ни Франциско Гойя, ни русские мастера – Сомов, Остроумова-Лебедева, Фаворский. А меж тем, эта область гравюры, оставаясь ма ...
Моралите
Реформационное движение развернулось в Европе в XVI в. Оно носило антифеодальный характер и приняло форму борьбы с идеологической опорой феодализма - католической церковью.
Реформационное движение утверждает принцип "личного общен ...
30-е – роскошь и блеск
Великая депрессия, голодные дети бедствия миллионов сочетались с роскошью бомонда. Прекрасные дамы, живущие во дворцах и голодающие дети в трущобах, нищие у бального подъезда. Это, пожалуй, самая яркая картина 30-х.
Беднота носит мятые ш ...
Навигация